Скрябин с детства любил рояли, он тянулся к ним с трех лет, но дома ему категорически запрещали залезать под крышку инструмента и выяснять, как он устроен. Разрешалось это делать лишь в магазине на Кузнецком Мосту, где Шуриньку – так будущего композитора называли домашние – всегда ждали. Примерно с восьми лет он начал мастерить свои модели роялей сначала из картона, а затем из дерева. Для этого дядя подарил начинающему музыканту набор столярных инструментов, из которых сохранился только молоток.
По воспоминаниям Любови Александровны, тети Александра Скрябина, последняя модель рояля оказалась наиболее совершенной. Вот как она рассказывала о произведении племянника: «…величиной около пол-аршина. Струны были натянуты из разной проволоки, начиная тонкой и кончая толстой. Дека поднималась, и даже пюпитр подвигался, была и педаль, одним словом, все как следует. Но этим удивительным роялем все и кончилось. Он тотчас же кому-то его подарил, к моему огорчению. И, узнав, что мне хотелось его иметь, очень взволновался, что так поспешил его отдать, и обещал мне сделать еще лучше. Но больше работать, как видно, у него не хватило терпения, и об этой работе вскоре он забыл совсем».
С меценатом и музыкальным издателем Митрофаном Беляевым Скрябин познакомился в феврале 1894 года. Тот сразу же взял на себя большую часть финансовых расходов композитора – издавал его сочинения, делал регулярные выплаты.
У Скрябина в то время не было собственного рояля, и Беляев, понимая, насколько Александру Николаевичу необходим инструмент, в 1895 году подарил ему рояль фирмы Becker. Это был первый собственный инструмент Скрябина. После смерти Беляева по-новому взглянул на рояль – теперь это была еще и память об одном из самых близких друзей.
Скрябина и Беляева связывали доверительные отношения. Письма они друг другу писали простые и свойские. «Медовый месяц уже прошел, – пишет Митрофан Петрович Скрябину 30 сентября 1897 года, – а ты, верно, все еще облизываешься и о сочинениях, должно быть, совершено не думаешь? По крайней мере, в твоем последнем письме о них ни гу-гу».
Откуда и когда этот уличный фонарь из зеленого стекла появился у Скрябина, неизвестно. Есть неподтвержденная версия, что композитор приобрел его на одном из блошиных рынков Москвы. Фонарь долгое время считался восточным из-за специфической формы и любви его бывшего хозяина к Востоку.
Однако на фонаре снизу была обнаружена монограмма IHS, образованная от латинского Iesus Hominum Salvator, то есть «Иисус, спаситель человечества». Это символ Христа, известный в Европе со времен Средневековья. Около буквы H – крест и гвозди. В таком варианте подобные монограммы часто встречались в символике иезуитского ордена. Для полного совпадения не хватало лишь изображения солнца, но и оно нашлось.
Фонарь в доме Скрябина – свечной. Чтобы свеча горела, внутрь должен поступать кислород. Для этого в верхней части светильника были сделаны вентиляционные отверстия. Когда свет проходит через них, появляется 16 «солнечных» лучей, как на классической эмблеме иезуитского ордена.
До того, как было сделано это открытие, у сотрудников музея существовала своя легенда, объясняющая, зачем композитору нужен был фонарь. Считалось, что он служил своего рода светофором. Если горел зеленым светом, это значило, что Скрябин дома и ждет гостей, если был погашен – Александр Николаевич занят и не принимает посетителей.
В начале ХХ века берлинская фирма Bechstein считалась одним из лучших производителей роялей. Официальным ее представителем в России являлся Андрей Дидерихс, близкий друг Скрябина, который в 1912 году подарил Александру Николаевичу рояль. С одной стороны, это был красивый широкий жест, с другой – продуманный рекламный ход. В концертных программках в то время указывалось, что исполнитель будет играть на инструменте конкретного производителя, и самые преданные поклонники творчества пианиста стремились купить такой же.
Верхняя крышка рояля никогда не открывалась, так как Скрябина, обладавшего тонкой нервной организацией, раздражали чрезмерно громкие звуки в камерной обстановке. Свободную поверхность супруга композитора занимала портретами родственников и детей.
На подаренном Дидерихсом инструменте композитор написал свои последние сочинения, работал над «Предварительным действом». После смерти Скрябина на его рояле играли Рахманинов, Софроницкий, Рихтер, Гилельс, Горовиц, Юдина, Нейгауз, Клиберн. В настоящее время в мемориальной квартире композитора рояль звучит лишь два раза в год: в день рождения и в день смерти Александра Николаевича. Играют, конечно, его произведения.
Скрябин любил одеваться по моде и заказывал костюмы у лучших портных. Музей хранит его последний концертный костюм. Цилиндр был привезен из Нью-Йорка, белая пара лайковых перчаток и белая жилетка – из Англии, а все остальное приобретено в Москве.
Перчатки Александр Николаевич носил не только из любви к щегольству: у Скрябина была паническая боязнь инфекции и грязи, поэтому все вещи в людных местах он трогал только в перчатках.
Сохранилось письмо композитора из Америки, где он писал жене, чтобы та была осторожна с последней страницей, так как на нее упали деньги. Горькая ирония судьбы: человек, так сильно боявшийся инфекций, умер именно от заражения крови.
Одной из главных идей Серебряного века являлся синтез искусств, примером которого может служить пикториализм – направление в фотографии второй половины XIX – начала XX века. Пикториализм приближал фотографический снимок к живописи. Среди российских художников-пикториалистов выделялся Эмиль Бендель.
В 1910-е годы Бендель создал пикториальный образ композитора, который сегодня можно увидеть в гостиной Скрябина. Фотографическими на портрете являются только голова и шея музыканта – остальное Бендель дорисовал.
Кровать, как и большинство предметов интерьера, была привезена Александром Николаевичем из Бельгии. На ней композитор провел свои последние дни.
7 апреля 1915 года по старому стилю Виктор Богородский, врач и близкий друг Скрябина, был на дежурстве в военном госпитале, поэтому он направил к композитору своего ассистента – Щелкана. Молодой врач зафиксировал на верхней губе Скрябина незначительное воспаление и назначил лечение. На следующий день ситуация ухудшилась – небольшое воспаление переросло в фурункул, затем в карбункул, потребовалось хирургическое вмешательство. За четыре дня Скрябину сделали четыре операции на лице, но они не помогали. 13 апреля по старому стилю анализ крови показал наличие гнойного стрептококка, общее заражение крови, а на следующий день Александр Николаевич скончался.
Почти за год до этого композитор боролся с воспалением на верхней губе. Это случилось в марте 1914 года в Лондоне, куда он отправился, чтобы познакомиться с членами главного теософского общества и получить разрешение на поездку в Индию. Британские врачи своевременно оказали помощь, и ситуация благополучно разрешилась. Однако через год все повторилось, но уже совершенно с другим исходом.
Источник: mos.ru