Театральный коктейль: бутусовцы и русская классика на сцене Театра имени Владимира Маяковского

В начале весны на малой сцене Театра имени Владимира Маяковского состоялась премьера спектакля «Маяковка + бутусовцы. Итоги». Это результат театральной лаборатории «Русский рассказ XX века», где выпускники мастерской Юрия Бутусова (Российский институт театрального искусства — ГИТИС) переосмыслили классические тексты. Три лучшие постановки были отобраны и составили единый спектакль.

«Нам было важно не доращивать сложившиеся за месяц репетиций работы до отдельных полнометражных спектаклей, а сохранить в них лабораторную легкость, экспериментальность языка, открытость для актерской импровизации и поиска», — рассказывает Егор Перегудов, художественный руководитель Театра имени Владимира Маяковского.

«Подлец». Владимир Набоков

Александр Цереня поставил историю об обманутом муже, нелепом вызове на дуэль и вечной дилемме: достоинство или жизнь? Главный вопрос, который задает себе герой (и зритель вместе с ним): «Подлец ли я?» У Набокова нет однозначных злодеев. Главный герой слаб? Возможно. Но, как замечает Александр Цереня, прелесть в том, что герой, бросаясь из крайности в крайность, все-таки преодолевает свое положение.

«Когда я задал на первой репетиции вопрос режиссеру: “Кто такой Антон Петрович?”, я получил ответ: “Это ты”. Мы все и подлецы, и не подлецы. Мы все хотим жить и боимся умирать. А иногда — наоборот: хотим умирать и боимся жить», — рассуждает исполнитель роли Антона Петровича Кирилл Кусков.

Лабораторные работы отличаются поиском удачных находок, иногда случайных. Например, перчатки — черные, белые, они множатся на сцене, как пощечины. По словам режиссера, труппе очень понравился момент, когда из упаковки вывалили привезенные заказанные перчатки — артисты зацепились за этот жест и умножили его. Еще одна находка — предложение актрисы Юлии Соломатиной. Ее героиня Таня неожиданно, но очень точно читает Пушкина, письмо Татьяны к Онегину. Оно, считает Александр Цереня, созвучно уходящему времени, попытке обернуться назад и спросить: «Где я сегодня?»

Во всех трех лабораторных постановках режиссеры не берут на себя вольность менять сюжет, но добавляют ему новые смыслы. У Набокова финал открытый — герой остается один со своими терзаниями. Писатель не простил персонажу слабости, а молодой режиссер — простил.

«Мы пытались исследовать человека в сложных обстоятельствах, чтобы оттолкнуться от смерти и найти путь к жизни, к надежде», — говорит Александр Цереня.

Возможно, в этом главная победа спектакля — помочь зрителю простить себе слабость.

«Герман и Марта». Леонид Андреев

Трогательная постановка Егора Ковалева рассказывает историю любви двух зрелых людей, которых жизнь ставит перед серьезным выбором — собственное счастье или счастье детей. Эстетически отточенная постановка в минималистичном стиле, где из декораций — только старый деревенский забор: красиво и аскетично одновременно.

Авторский текст практически лишен диалогов. Актеры говорят языком тела, взглядов, пауз. Без слов, но не в тишине — спектакль наполнен звуками.

«Мы для себя назвали это сказкой, притчей. Она короткая, ее можно прочитать за пять минут, но в ней столько глубины. История рассказана со стороны, как будто автор подглядывает за персонажами. И я понял, что слова здесь не нужны. Это история про любовь и про людей. Она настолько простая и одновременно глубокая, что слова здесь только мешают», — говорит режиссер о рассказе Андреева.

Исполнительница роли Марты Галина Беляева отмечает, что режиссер и актеры сочиняли историю вместе: в ней нет даже музыки, только звуки, характерные для северных народов. Отказ от текста — не только художественный прием. Для режиссера это был один из способов уйти от информационного шума: по его мнению, иногда очень важно заглянуть в себя и увидеть людей рядом.

«По строгому закону страны старики за 50 лет могут венчаться только с разрешения детей», — пишет Андреев. Законы меняются, а люди — нет. Сын Марты и дочь Германа похожи на московскую парочку: шапочка бини, пальто оверсайз, грубые ботинки и поиск места под солнцем. Это очень понятно — многим не хватает солнца, и счастье детей часто спорит со счастьем их родителей. Как замечает Егор Ковалев, это будто другой мир, где все знакомо, но в то же время невероятно далеко.

Спектакль заканчивается вопросом: гаснет ли любовь? Режиссер размышляет: «У Андреева была супруга, которую он очень любил. Она умерла, и даже дети не смогли его спасти (от тоски по супруге. — Прим. mos.ru). Он уехал в Финляндию, купил дом и написал эту историю. Кто знает, может быть, это его попытка понять, гаснет ли любовь на самом деле?»

А может, любовь просто уходит в тишину северной зимы? Решать зрителю.

«Страсти-мордасти». Максим Горький

Распутная мать и сын-калека: есть ли спасение для душевной красоты, заключенной во внешнее уродство? Спасения, может быть, и нет, но есть «утешеньице» — и, по мнению режиссера Ивана Орлова, это главное.

Молодой торговец квасом помогает нетрезвой женщине добраться до дома и знакомится с ее сыном, который с рождения не может ходить. Режиссер не оставляет своих героев во времени автора, а селит в современную ночлежку — и они становятся значительно ближе. Далее он «оживляет» пауков и букашек из коробочек горьковского Леньки — теперь это практически парад бездомных, пьяниц, прелюбодеев (и по совместительству любовников Ленькиной матери). Они фантасмагоричны, по сути — плоды реальности и кошмаров ребенка, те самые страсти-мордасти.

«Ребенку с его богатым внутренним миром приходится фантазировать на темы вокруг него, хотя он мог подумать о чем-то светлом и создать что-то другое, другой мир», — говорит Иван Орлов.

Выбирая этот рассказ для постановки, режиссер уже знал, кто будет играть роль Леньки, — взрослая актриса Наталья Палагушкина. Такое решение стало для постановки абсолютной удачей.

«Иван Орлов — режиссер-художник. Он создает не просто спектакль, он строит мир, пишет картину! Выход был один: понять, что ты тот самый кусочек картины, и постараться ему не мешать — а мне это трудно дается. Трудно быть податливой краской», — рассказывает Наталья Палагушкина.

Не играя «в ребенка», с полной серьезностью и верой в обстоятельства актриса живет в этой роли абсолютно точно и простодушно. На вопрос, прощает ли Ленька мать, она с удивлением отвечает: «Лене не за что прощать маму. Он ее обожает!» Так все и есть у Горького: Ленька называет мать «смешной девчонкой», а она его — «утешеньицем».

Выйти в чистое поле и увидеть в своей каморке мотылька — мечты ребенка. В мире, где страсти-мордасти правят бал, нет спасения. Но есть «утешеньице», возражает режиссер в своей постановке. Для него это главное слово рассказа, ставшее ключом к пониманию спектакля. «Хочется надежды. Хочется, чтобы зритель где-то с ней столкнулся, потому что острая агрессивная среда вокруг, и хочется какого-то тепла», — говорит он.

«“Чистое поле” Ленька увидит на ваших глазах, Ленька-старший ему его нарисует. Люди, ограниченные теми или иными обстоятельствами, имеют огромное преимущество — они умеют мечтать! Именно они — настоящие художники, они супергерои! Эти люди могут построить в своей голове свой мир», — считает Наталья Палагушкина.

При всей экспериментальности работы трех режиссеров объединяет глубокое уважение к авторскому тексту и замыслу. А финал у всех трех более светлый и обнадеживающий, чем у авторов. «Подлец» Антон Петрович будет жить — и это главное, любовь не угаснет, а маленький калека-супермен Ленька все-таки увидит мотылька в своей каморке.

«Культура Москвы»: гид по ярким событиям столицы