В Московском государственном музее С.А. Есенина проходит выставка, посвященная 130-летию со дня рождения Владимира Маяковского. Здесь рассказывают о том, какие отношения были между ним и Сергеем Есениным, что их связывало и, наоборот, разобщало. За их словесными дуэлями следила вся Москва, а сами они, хоть и отпуская порой неприятные эпитеты, уважали друг друга и признавали наличие настоящего поэтического дара у соперника.
Балалаечник — певцу банок Моссельпрома
Они познакомились примерно в 1915–1916 годах — точная дата неизвестна. Сергей Есенин, приехавший из Рязанской губернии, еще не успел до конца освоиться в Москве, а Владимир Маяковский уже был достаточно известен в городе. Интересный факт: первые прижизненные сборники поэтов — «Я!» Маяковского и «Радуница» Есенина — вышли с разницей всего в три года, в 1913-м и в 1916-м соответственно.
Первая встреча состоялась в гостях у писателя Федора Сологуба, который собирал у себя интеллигенцию и богему: музыкантов, актеров, литераторов. Есенин, приверженец новокрестьянской поэзии, обожал наряжаться в народном стиле, а потому появился перед всеми в лаптях и рубахе. На выставке, кстати, можно увидеть косоворотку (рубаху с косым воротом), одну из тех, которые он носил. Маяковскому такой вид пришелся не по душе.
«В первый раз я его встретил в лаптях и в рубахе с какими-то вышивками крестиками. Это было в одной из хороших ленинградских квартир. Зная, с каким удовольствием настоящий, а не декоративный мужик меняет свое одеяние на штиблеты и пиджак, я Есенину не поверил. Он мне показался опереточным, бутафорским», — писал он в 1926 году в статье «Как делать стихи».
Уходя тем вечером из дома Сологуба, Маяковский небрежно сказал Есенину: «Я уверен, что вы бросите все эти лапти, петушки и гребешки». Так между поэтами пробежала черная кошка. Потом, чуть позже, на одном из приемов Есенин прочел свое стихотворение в образе все того же простецкого парня из деревни, а Маяковский сравнил его мягкий голос с запевшим лампадным маслом.
Оба поэта при каждом удобном случае обменивались остротами. «Корова в перчатках лаечных», «балалаечник», «звонкий забулдыга подмастерье», «певец банок Моссельпрома», «человек непонятной профессии» — вот только некоторые характеристики, которыми Маяковский и Есенин награждали друг друга. За противостоянием со смешком наблюдала вся Москва — современники любили их двоих одинаково, несмотря на то что они абсолютно разные: Маяковский — первый поэт революции, голос пролетариев, а Есенин — добродушный хулиган, завсегдатай кабаков, певец деревенской жизни и русской природы. Но, как бы то ни было, каждый признавал наличие у другого несомненного таланта.
Два разных течения
Антагонисты принадлежали и к разным течениям поэтического искусства. Владимир Маяковский был футуристом, вместе с единомышленниками обращал взор в будущее — и оно, по их мнению, просто обязано было радикально отличаться от прошлого. Они стремились «бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с парохода современности», искали новый поэтический язык, эпатировали публику, стремясь поддеть творцов уходящей эпохи. А вот имажинисты, к которым некоторое время принадлежал Сергей Есенин, совсем не собирались противопоставлять новое и старое. Они выступали за то, что поэт должен сосредоточиться прежде всего на лирических, ярких образах (в переводе с латинского imago — «образ»). Таким подходом (в том числе желанием не иметь ничего общего с революцией) они раздражали футуристов.
Представители обоих движений открыто противоборствовали. А 4 ноября 1920 года в Большом зале Московской консерватории состоялся так называемый суд над имажинистами, который был частью поэтических публичных дискуссий. В роли обвинителей выступали Валерий Брюсов и Иван Аксенов, среди обвиняемых — Сергей Есенин, Вадим Шершеневич и другие. Встреча, афишу которой можно увидеть на выставке в музее, закончилась «оправданием» имажинистов. В конце Есенин прочитал «Плюйся, ветер, охапками листьев…» — ему рукоплескали все. В свою очередь, подобное устраивали и имажинисты, верша «суд» над современной поэзией.
Организаторы выставки решили воссоздать два литературных прибежища: «Кафе поэтов» на Тверской улице, стены которого разрисовывал лично Маяковский, и имажинистское «Стойло Пегаса». Посетители могут увидеть фотографии участников, их книги, автографы, макеты афиш и многое другое. Один из самых ценных экспонатов — сборник рукописей имажинистов.
Нечто общее
Впрочем, было кое-что, объединявшее Маяковского и Есенина: они одинаково требовательно относились к собственному творчеству. Сочинительство было для них трудом, настоящим мастерством, порой изнурительной работой, но никак не досугом и не развлечением. Так, среди экспонатов есть их рукописи — со множеством правок, зачеркиваний, переписанными фрагментами.
Есть воспоминания современников о том, как однажды Сергей Есенин сидел в «Стойле Пегаса» и писал, долго не мог найти нужное слово, расстроился и отправился гулять по Тверскому бульвару, попутно выкрикивая только что сочиненные строки. Потом пришло озарение, и его товарищи, которые шли рядом, быстро предоставили ему блокнот и карандаш. Есенин, расположившись на скамейке, начал записывать то, что придумал. Интересно, что обычно всех остальных он уверял, что ему все дается легко, — на самом деле просто не хотел тратить время на объяснения.
Если говорить о Маяковском, то примирила его с вечным оппонентом смерть последнего. Узнав, что Есенина не стало, он посвятил ему стихотворение — одни из самых теплых строчек, написанных им:
Нет, Есенин,
это
не насмешка.
В горле
горе комом —
не смешок.
Вижу —
взрезанной рукой помешкав,
собственных
костей
качаете мешок.
