Режиссер Владимир Панков: Я никогда не смотрю, я слушаю

Художественный руководитель Центра драматургии и режиссуры и студии SounDrama Владимир Панков известен и как актер, сыгравший более чем в 25 спектаклях и 15 фильмах, и как режиссер, на счету которого свыше 20 постановок и несколько престижных театральных премий: «Золотая маска» — в номинации «Лучшая работа режиссера в жанре оперетта-мюзикл» за спектакль «Машина», «Дебют-2003» — за вокальные партии в «Сладкоголосой птице юности», «Чайка» — за музыку к спектаклю «Двенадцатая ночь».

«Кеды» — третья работа молодого драматурга Любы Стрижак. Пьеса увидела свет в 2011 году. Спустя год она получила приз «Пьеса СегоДня» на Международном фестивале театра и кино «Текстура». Тогда же «Кеды» поставил театр «Практика». Затем свои сценические версии представили и в других городах (в частности, в On.Театр в Санкт-Петербурге).

Пьеса «Кеды» — о молодых людях, у которых много сил и возможностей, но которые никак не могут найти им применение, как будто им что-то мешает. По словам Любы Стрижак, такие есть в каждом поколении. Вот и 26-летний главный герой Гриша не готов к ответственности, поэтому расстался с девушкой, не работает: сидеть в офисе ради денег скучно и бессмысленно (и еще он очень боится стать похожим на своих родителей). Ему хочется только писать музыку и ходить с друзьями по вечеринкам. По сюжету Гриша собирается в магазин за кедами, и этот простой поступок изменяет его жизнь.

— Чем вас заинтересовали «Кеды»? Как решились ставить спектакль на волне популярности пьесы?

— А почему нет? Мы же ставим Антона Павловича Чехова. Любу Стрижак и ее тексты я знаю давно. Пять или шесть лет назад мне позвонил мой мастер Олег Кудряшов и предложил посмотреть эту пьесу. Его мнение очень важно для меня, у него безукоризненный вкус.

Пьеса похожа на советскую, есть даже пересечения с Вампиловым. В ней прекрасно отображены события, взаимоотношения между поколениями, сюжетные ходы, очень хорошие диалоги, интересная подача героев. Труппа восприняла предложение поставить «Кеды» прекрасно, ведь это о нас.

Вообще на современную драматургию я делаю большой акцент. SounDramа позволяет интересно построить развитие действия и музыкальные номера. Потом перейдем к советской драматургии, классике и античной драматургии. Так театр и ведем — от новой драматургии к архаике. Это наша стратегия развития.

— SounDrama — это не только название студии, но и жанр. Как можно его описать?

— Прежде всего это музыка, по законам которой строится мироздание. Это божественное, выше которого нет ничего.

SounDramа, с одной стороны, жанр, с другой — скорее синтез: драматический театр, балет, опера и цирковое искусство начинают сближаться. Со временем, думаю, понятия жанра как такового не будет вообще. В студии SounDrama мы легко жонглируем жанрами, текст пересекается с музыкой и пластикой, в спектакле есть черты мюзикла. Самое интересное, что это работает.

А начиналось все с андеграундных, маргинальных площадок. Был пройден путь до серьезных академических театров, таких как Большой драматический театр имени Г.А. Товстоногова (спектакль «Три сестры», 2017 год. — Прим. mos.ru) или белорусский Национальный академический театр имени Янки Купалы (спектакль «Свадьба», 2009 год. — Прим. mos.ru). И я понял, что SounDramа как жанр, как лодка, которую мы назвали и на которой плывем, уже есть. Хотя и говорят, что я придумал что-то свое.

— Почему так важно сначала разобраться в сегодняшнем дне?

— Пока артист, художник, режиссер не поймет, что происходит сейчас, он не может обращаться к прошлому. Большим подспорьем стало получение нами в этом году гранта Департамента культуры города Москвы на постановку современной пьесы. Это необходимый диалог, который надо выстраивать между творческими людьми и чиновниками.

О том же и пьеса — нужно учиться разговаривать. Она о потерянных поколениях, которые не могут договориться, об утрате преемственности, о попытке сближения, сейчас — минимальной. Молодые люди не хотят становиться преемниками, и это проблема. В русской литературной традиции всегда есть старейшина и молодой человек, который сдерживает амбиции, слушает, проявляя терпение и уважение. А тот, кто старше, должен понимать, что нельзя сильно давить. Что это значит? Есть хорошее слово «мера» — золотая середина. Надо стремиться ее соблюдать. Благодаря Любе Стрижак и ее пьесе я начал об этом задумываться.

— Ваш спектакль адресован скорее отцам или детям?

— Ко мне подходят родители и благодарят. Подходят их дети и тоже говорят спасибо. Значит, прежде всего — людям. Кто-то не воспримет спектакль, к этому тоже нужно быть готовым. Бывает, что в картинной галерее пролетаешь мимо одной картины, а у другой останавливаешься и можешь час простоять. Не потому, что она понравилась или не понравилась. Таков сегодня внутренний ритм, состояние души совпало именно с ней. А в другой раз картина, мимо которой проходил раньше, заставляет остановиться. Все субъективно: есть отклик именно сегодня или нет. Меня порадовало, что откликаются и взрослые, и молодежь. Но, естественно, доминирующая история молодежная.

Конечно, чтобы говорить на понятном молодежи языке, ей надо доверять ей. Если я не буду искренен, буду убежден в своей правоте, диалога не получится. Дело не в возрасте, а в человеческом факторе. Это я вынес из экспедиций по деревням, где общался со стариками. Сначала думал, что фольклор собираю, но я просто слушал, о чем они говорят, пусть даже простые, прописные истины. На самом же деле они учили меня жить.

Нужно преодолевать себя, бороться с собой, со своей гордыней, учиться сострадать. Тогда может установиться какой-то контакт.

— В 2016-м Сергей Соловьев выпустил фильм «Ке-ды» по рассказу Андрея Геласимова. Его герой перед армией тоже идет за кедами. Откуда этот образ в современной литературе?

— Кеды — дух времени, мы все их носим. Это слово есть в названии — и с ним уже множество ассоциаций. Это образ. Зачем рассуждать сверх того?

Я больше хочу подумать об этих ребятах, о том, что между ними происходит, как и что они переживают. Что внутри у этого, казалось бы, инфантильного героя, который не хочет бороться и жить? Он иногда груб, но в душе весь изломан, это защитная реакция. Он понимает, что потерял любовь, потому что недооценил, не сберег то, что было. Думаю, размышлять надо именно об этом.

— В аннотации к спектаклю говорится: «Постановщики попытались посмотреть на пьесу как на образцовое, давно признанное классикой произведение». Что это значит?

— Мы должны бережно относиться к тому, что происходит сейчас. Это некая дань уважения к традициям. Задача нашего театра — не только удовлетворять мои творческие амбиции, а открывать новые имена талантливых молодых режиссеров. Их сразу не возьмут в серьезные театры, это риск. А на нашей площадке можно экспериментировать.

И мы не уходим от отечественных традиций. В «Кедах» психологический театр соединен с музыкальным — это и есть классика.

— В спектакле действительно очень много музыки. По какому принципу ее подбирали?

— Музыка рождается во время репетиции. Специально ее никто не писал, это импровизация. Так музыка становится органичной частью действия наравне с драматургией, возникает драматургия в музыке.

— Актеры, соответственно, много поют и танцуют. Было ли это основным критерием отбора исполнителей главных ролей?

— Студия создавалась не по итогам кастинга. Ее участникам нравится существовать в музыке, не только говорить, но и петь. Для меня важно, чтобы артист в первую очередь был человеком, а я уже придумаю, как его минусы сделать плюсами. Для меня режиссура — это способность разглядеть талант в других. Когда понимаю, что актер талантливый, ищу ключик к нему, чтобы он расцвел. Как в саду. Если не заботиться о людях, как о цветах, никакого сада не будет. Часть труппы пришла со мной, когда меня назначили художественным руководителем театра. Через полтора года театр расцвел. Сейчас это уникальный коллектив, который может практически все.

— То есть актеры готовы к любым экспериментам?

— Это принципиально. Они должны уметь все. Понятно, что если артист не делает сальто назад, я не буду его просить. Но тогда я, как режиссер, обязан предложить ему то, что он сделает хорошо. Кроме того, мы готовим смену. Сейчас у меня курс в ГИТИСе, мастерская, где молодые артисты осваивают саундраму.

— В ваших «Кедах» появились действующие лица, которых нет в тексте. Например, The Rock Star — кто он?

— А вы читали ремарки в пьесе? Они потрясающие, написаны художественно, с большим юмором. Я подумал, что должен быть персонаж, который их озвучит. Это злой клоун, несостоявшаяся рок-звезда с соответствующим гримом, провокатор. Абсолютно шекспировский ход. Роль великолепно исполняет Ефим Колитинов.

— Главного героя, Гришу, играют братья-близнецы. Расскажите о них.

— Это Паша и Даня Рассомахины. Мы называем их «братья Камазовы», они лихие ребята, украшение театра. Оба окончили курс Валерия Гаркалина, с которым мы большие друзья. Он приводит своих подопечных к режиссерам, и я считаю это правильным. В «Кедах» заняты выпускники трех его курсов. Хочется дать им дорогу, чтобы они росли, становились звездами.

В пьесе есть моменты, когда Гриша будто раздваивается. Его спрашивают: «Ты в какую игру играешь?» Он отвечает: «Я играю в “Гришу-2”». Раз написано «Гриша-2», у нас есть Гриша-2. Здорово, что мы можем показать это, как бы взорвать пьесу изнутри.

Да, текст для постановки можно выбирать исходя из собственных амбиций, для артистов или для репертуара. Я иду от артистов — тогда театр живой. Каждый замысел должен воплотиться в свое время. И даже когда, как говорится, пишешь в стол, это не так. Каждая идея ждет своего часа, и у меня их всегда на 20 шагов вперед. Только когда у меня все соединилось с «Кедами», я сказал, что мы их поставим. Зато сделали спектакль меньше чем за месяц. Это был серьезный интенсив, работали с утра до ночи.

— Кто еще задействован в проекте?

— Это совместное творчество многих людей. Среди них хореограф Екатерина Кислова и композитор Сергей Родюков, которые работают со мной уже много лет. Константин Познеков, который отвечает за саунд-дизайн, появился недавно, но мы с ним на одной волне.

— Оправдались ожидания, когда увидели результат?

— Я никогда не смотрю, я слушаю. И конечно, доволен. Такая радость, такой праздник получился! А что касается результата, то вообще о нем не думаю. В первую очередь радуюсь энергетике и позитиву, когда вижу улыбающегося артиста на поклонах.

— Спектакль и дальше будет идти без антракта? Два с половиной часа — достаточно долго…

— Да. Действие не должно прерываться, чтобы сохранились эмоции и впечатление.

— В одном интервью вы сказали, что каждый ваш спектакль мог бы стать фильмом. А можно ли снять кино по «Кедам»?

— Да. У нас был такой опыт со спектаклем «Док.тор». Когда есть готовая музыка, динамика, почему бы это не использовать? Нам посчастливилось, что с «Док.тором» все сложилось. Я гораздо эффективнее работал благодаря тому, что ранее был спектакль. Причем с теми же артистами. Это тоже очень важно.

— Стали бы вы что-то менять, если бы появилась возможность снять фильм по «Кедам»?

— Нет. Разве что добавились бы интерьеры, экстерьеры, пейзажи, места действия. Ведь кино и театр не слишком отличаются. Единственное различие в том, что театр это живой организм, а кино — снял и переделать уже ничего не сможешь.