«Наша профессия тем и прекрасна: ты всегда должен доказывать». Интервью с актрисой Татьяной Бабенковой

31 октября

Татьяна Бабенкова — известная российская актриса театра и кино. В 2013 году она с отличием окончила театральный факультет Воронежской государственной академии искусств и вошла в труппу Воронежского камерного театра, где прослужила 10 лет, завоевав успех и признание зрителей. За это время актриса сыграла главные роли в таких постановках, как «Борис Годунов», «Доходное место», «Игроки» и другие. В 2016 году Татьяна Бабенкова была номинирована на премию «Золотая маска» в категории «Лучшая женская роль» за работу в спектакле «Дядя Ваня». Всероссийскую известность ей принесла роль в сериале «Полицейский с Рублевки». В 2023 году актриса расширила творческий диапазон, присоединившись к труппе московского театра «Современник». Сегодня она играет в культовых спектаклях «Три товарища» и «Двое на качелях». Татьяна Бабенкова органично существует как в комедийном, так и в драматическом амплуа. Это делает ее одной из самых интересных и востребованных актрис современного российского театра и кино.

Фрагмент беседы (полная версия интервью «Культуре Москвы» доступна на видео).

— «Культура Москвы» сегодня с глубочайшим чувством любви и трепета в «Современнике»: театр — родной, с огромной историей, и не ощущать этого невозможно. Мы здесь, чтобы пообщаться с Татьяной Бабенковой — актрисой театра и кино. Вы давно часть театра, а теперь и официально вошли в состав труппы. Что вы почувствовали в тот момент? Что вам внутренне дает этот статус?

— Для меня это в первую очередь ответственность. Когда ты становишься частью труппы, понимаешь, как и что от тебя будут требовать — и в то же время появляются определенные права. Сначала возникает ощущение ответственности, радость приходит уже потом, когда осознаешь и выдыхаешь. Нужно как-то справляться с той ответственностью, которая тебе выпала: сцена — историческая, театр — это огромная история, актеры, которые здесь играли, — великие люди, поэтому и немного боязно.

— Культовые «Двое на качелях» и «Три товарища» продолжают идти в постановке Галины Волчек. Наверное, это будоражит каждый раз, ведь через спектакли вы опосредованно в той или иной мере прикасаетесь к творчеству великого режиссера.

— Это правда. Мне, к сожалению, не удалось поработать с Галиной Борисовной, но та режиссура, которая есть в постановках, дает понять, что ты играешь в спектакле большого режиссера. Сейчас редко так ставят, когда, помимо людей, и собаки, и рыбки, и так далее — все продумано в мелочах, в деталях. Конечно, есть ощущение, что ты работаешь с крупным режиссером.

— А есть внутреннее ощущение ее присутствия в театре? И не только у вас, а у всех, кто служит сегодня?

— Я не работала с Галиной Борисовной и не была в театре в то время, когда она здесь жила — в том смысле, что она полностью отдавала себя театру. Но я могу судить по партнерам: разговоры в закулисье, наставления Галины Борисовны — все это остается с актерами. Это правда, равно как и пиетет, и желание артистов соответствовать тому уровню, который был в театре. Галина Борисовна, безусловно, есть; нам остается только стараться и очень много работать.

— Многие актеры говорят: «Театр — мой дом». Разделяете ли вы это чувство? Стал ли «Современник» за годы сотрудничества вашим домом?

— Вы знаете, я до этого 10 лет служила в Воронежском камерном театре. И когда пришла в «Современник», даже не в штат, а в спектакль, у меня это ощущение было изначально — на уровне артиста репертуарного театра. Я надеюсь, что оно будет усиливаться с количеством работ, с большим взаимодействием с режиссерами, партнерами: теперь это мой дом, и для меня это очень важно.

— Вы достаточно успешная актриса, хотя это не пик вашей карьеры — все еще впереди. В кино недавно вышли большие фильмы, в театре — роли в прекрасных спектаклях. Вы начали ощущать себя звездой?

— Вы знаете, это такая ерунда… Каждый раз ты выходишь с репетиции и понимаешь, что ты ничего не можешь в этой профессии. С каждой ролью ощущаешь какую-то беспомощность. И я просто цепляюсь за режиссера, партнеров — вглядываюсь в их лица, чтобы почувствовать и найти помощь. Наша профессия тем и прекрасна: ты всегда должен доказывать. Такого не бывает, чтобы сегодня ты звезда, потому что сыграла Пат в «Трех товарищах». Это странно, инфантильно и просто глупо, потому что сегодня у тебя получилось, а завтра не получилось. И в следующие спектакли я молюсь, чтобы спектакль случился, чтобы мы друг друга услышали, чтобы сотворили такое, после чего зритель, выходя из зала, о чем-то задумался, что-то почувствовал.

— В спектакле многое зависит от состояния актеров, режиссерской настройки, зала. Но кино, сериалы — это то, что зафиксировано, — всегда завершенная история. И звездность, мне кажется, можно больше почувствовать: доказывать ничего не надо, все уже свершилось.

— Как ты можешь почувствовать звездность, если смотришь на экран и понимаешь: здесь недоделала, тут могла бы иначе? Конечно, мы всегда стремимся к чему-то хорошему. И я стараюсь себя останавливать в этой бесконечной критике — у меня идет большая внутренняя борьба. Я не знаю, как можно почувствовать звездность. Честно, без кокетства, я не могу сказать, что я ее ощущаю. Ты смотришь: есть плохое кино, в котором ты снялся, — и что, звездой ты проснулся?

— Для вас важна реакция зрителей?

— Да, для меня она очень важна — и сам процесс, и итог, который мы получили. Слава богу, в театре можно его улучшать. Вы как зритель знаете: первые спектакли сильно отличаются от десятых или двадцатых и так далее. Но самое главное, то, ради чего все это делается, — сверхзадача — это, конечно, зритель. Произошло ли что-то на той стороне?

— Как решиться стать актером? Ваш путь — это непрерывный путь целеустремленного человека, который умеет работать. Актерство — кроме фортуны, о которой все так мечтают, — что это такое на самом деле? Из чего ты должен состоять внутри?

— Мне кажется, что актерство — это никакая не фортуна, это ремесло, которым ты обладаешь или нет. Когда выходишь на сцену с сильными партнерами, сильным режиссером — вот здесь ты сыплешься и сыплешься ровно на уровень твоей подготовки, а не на уровень фортуны или таланта.

Это не плохо и не хорошо — просто не всегда есть ощущение полета, не всегда ты его сразу можешь схватить. И здесь выручает то, с чего мы начинаем. Допустим, с одной фразы. Почему я ее произношу? А кто мне на нее ответил? Какое действие дальше? Что оно значит? Начинается с элементарного.

Мне кажется, хорошие артисты — те, кто обладает этим ремеслом, как, например, Елена Яковлева. Я смотрела спектакль с ее участием в «Современнике» и понимаю: она выйдет в любом состоянии и сделает серьезную работу. А Владимир Машков?! Это, безусловно, талант. Я абсолютно уверена, что эти люди — большие мастера. Думаю, к этому нужно стремиться. Тогда, когда тебя куда-то покачнет, ты хотя бы свалишься не в самый низ, а на уровень своей подготовки.

— Вы все время находитесь в тонусе и самосовершенствуетесь с точки зрения профессии. Ваша подушка безопасности — труд и то, что вы в себя вкладываете, а значит, и падение будет происходить на чуть более высоком уровне.

— Да, так работают большие режиссеры. Когда смотришь их спектакли — один лучше, другой хуже — там всегда очень высокий уровень ремесла. Я, конечно, к этому только стремлюсь.

— Как долго вы готовитесь к роли? Речь не о репетиционном процессе, а именно о том, как настраиваетесь, как разбираете реплики, пока полностью роль не выстроится.

— Не могу сказать: это бесконечный процесс, он не останавливается, и нет ему конца. Например, я очень устала, у меня нет сил, но мне нужно сейчас быть на том градусе, который необходим режиссеру. И что мне делать? Это всегда работа — нет остановки.

Ты играешь спектакль пять, семь лет — и ты растешь. С тобой происходят какие-то ситуации в жизни, появляется определенный опыт, и ты понимаешь, что встраиваться в эту картину ты будешь уже немножечко иначе. Театр тем и прекрасен, что у него такая подвижная структура.

— Интересно, что весь наш разговор мы ведем исключительно в контексте театра. Мы совсем не затрагиваем кино, хотя у вас там немало ролей. Почему все, о чем мы говорим, относится к театру и как будто не имеет отношения к кино?

— Это относится и к кино — там просто другая подготовка. Кино меня научило мобильности: быстро включаться и так же быстро выключаться. Для меня это очень сложно, потому что ты приходишь в восемь утра — и тебе нужно сыграть финал по сюжету. Здесь применяешь все приемы, какие только возможны, и физические, и ментальные — важно мобильно сделать большую работу, которая просто спрессована.

И после, когда кадр снят, — все: я забываю текст, я его вообще не помню. Театральный текст я могу воспроизводить без проблем где угодно. В кино я читаю, запоминаю и играю — потом во мне ничего не остается.

— Это как оперативная память, которая сразу куда-то уходит?

— Абсолютно. Она быстро запоминает и быстро все выключает — то, что уже не нужно. Поэтому в кино все немножечко другое. Конечно, это одна профессия, но тем не менее есть разница и в подаче, в том числе и в кадре.

— Кажется, что вы больше человек театра?

— Я так скажу: театр тоже не всегда искусство. Иногда смотришь спектакли и понимаешь, что люди пришли заработать деньги. И в кино такое можно встретить, и в театре. Везде люди, и у каждого свой подход к профессии.

— Но в театре, если ты идешь на такие компромиссы, ты как будто предаешь немного себя и профессию, потому что театр — это все-таки храм. Или ничего страшного? Вы могли бы пойти на подобный компромисс и участвовать в спектакле, который так себе и не искусство?

— Я бы не пошла ни на какие компромиссы, но, когда актеру, любому человеку нужно что-то есть, он, безусловно, пойдет. И я иногда выбираю сценарии, хотя понимаю, что это, возможно, не то, о чем я мечтала. Такое случается со многими артистами. Кому-то очень повезет, и он будет сниматься только в самых топовых по качеству фильмах, а не только по количеству просмотров. Но так бывает не у всех. В театре, слава богу, у меня такого не было и, надеюсь, никогда не будет. Но я понимаю людей, которые приходят зарабатывать. Я их вижу, что они делают и как держатся за эти работы.

— Никого никогда нельзя осуждать — жизнь большая.

— Мы знаем, что жизнь преподносит такие истории, о которых ты никогда даже не мог подумать, а теперь как-то с этим живешь. И осуждать — это, в общем, самое бессмысленное. Конечно, чем честнее ты к себе, ролям и театру относишься, тем лучше.

— Вы поступили в московские театральные вузы, но предпочли вернуться в Воронеж, потому что так сложились семейные обстоятельства и нужно было помогать семье. Насколько верно вы поступили… Жизнь сама вывела так, что вы — хоп! — и служите в «Современнике». Нет никакой жертвы, если ты совершаешь правильные поступки.

— Жертвы нет, я совершенно не чувствую себя жертвой. В тот момент я вообще об этом не думала, потому что случилось горе, когда мы — вся семья и маленький мой брат, которому было почти два года, — остались буквально на улице. И, слава богу, было лето, и за лето папа каким-то образом построил дом и крышу.

— Случился пожар, и вы потеряли дом.

— Да, поэтому у меня не было таких мыслей. Иногда папа говорит, что, может быть, у меня был бы полегче путь. А я не то что не жалею — я счастлива, что так произошло. Я абсолютно убеждена: все происходит именно так, как должно. Во-первых, у нас, слава богу, очень крепкая семья, и папа был счастлив, когда понял, что все дети собрались и сказали: «Мы здесь, и мы будем вместе». Это самое дорогое. А потом — профессия. Я сыграла огромное количество ролей в прекрасном театре, ролей мирового репертуара — и в номинации на «Золотую маску», и в спектаклях, которые получали эту награду. Слушайте, я счастливый человек в этом смысле.

— Вы любите путешествовать?

— Обожаю, да.

— Где вы еще не были, но стремитесь туда попасть?

— Байкал. Я мечтаю.

— А на Чукотке были?

— Нет, на Чукотке не была, но была на Камчатке, в Карелии, на Алтае много раз. В Осетию в этом году летала. Но Байкал — это то, что я мечтаю увидеть. Например, я побывала на Тургояке и ощутила мощь малого брата Байкала.

— У вас даже глаза загорелись.

— Я обожаю природу: у меня нет слов, что делает природа с человеком, когда ты с ней соприкасаешься, как она тебе помогает, и как ты чувствуешь себя в какой-то момент маленькой-маленькой веточкой огромного дерева, тоже причастной ко всему. Ты и есть эта природа.

— Помимо «Современника», из нашей многообразной московской культуры что еще вас интересует? И нужно ли этим интересоваться актеру?

— Конечно, нужно — ответ однозначный. Не всегда есть время, но я стараюсь. Раньше я очень любила концерты (сейчас их стало гораздо меньше), слушала несколько раз в месяц. Я очень люблю рок-музыку, русскую в том числе. И конечно, хожу в театры: громкие спектакли, — те, которые нужно посмотреть, куда приглашают и рекомендуют коллеги.

— Возвращаясь к «Современнику», к чему вы сейчас готовитесь?

— Мы сейчас репетируем пьесу «Спешите делать добро».

— Прекрасная пьеса — мне даже нравится произносить вслух название.

— Да, и мы сейчас на том этапе, когда пытаемся понять, что же такое добро. Владимир Машков на самой первой репетиции, давая нам наставление и запуская весь этот процесс, сказал прекрасную вещь, что человек делает хорошие дела даже тогда, когда на него не смотрят. В каждом из нас есть добро и зло, и мы сейчас пытаемся возрождать в себе это добро.