Антон Яковлев, актер, сценарист, режиссер театра и кино, представитель легендарной театральной фамилии, с 2022 года возглавляет Московский драматический театр имени Н.В. Гоголя. Его творческая биография богата и разнообразна как традиционными, так и экспериментальными постановками на ведущих сценах Москвы. Настоящий профессионал, Антон Яковлев готов рисковать, доверяя молодым режиссерам и артистам, но не забывая про классические спектакли, пользующиеся неизменным зрительским успехом. 15 премьер за два с половиной года — серьезный результат большого труда.
Фрагмент беседы — полная версия интервью «Культуре Москвы» доступна на видео.
— Метамодернизм, вы постоянно к нему обращаетесь, везде и всюду. Можете сформулировать, что это такое?
— Если совсем просто — новая искренность. Если говорить более глубоко, то метамодернизм возник как альтернатива постмодернизму. Главное его отличие в том, что в нем есть надежда и высокие чувства не обесцениваются, не считаются пафосными, как при постмодернизме. Самый главный вопрос: ради чего искусство? Для меня метамодернизм — новое движение, которое впитывает с точки зрения формы самые разные течения, включая постмодернизм.
Но одно дело форма спектакля, а другое — суть. Какая бы ни была трагическая история, страшная, все равно человек не может существовать без высоких чувств, без надежды, без веры.
— Мне кажется, метамодернизм хорош тем, что в нем много иронии и самоиронии, но это не сарказм, не злое состояние.
— Совершенно верно. Критика, самоирония — безусловно, но самое главное — есть любовь, но нет злости, нет бесконечного губительного эффекта, который часто в постмодернизме очень ярко и дерзко разрушает, не предлагая ничего взамен.
— Мы знаем режиссеров в кино и чуть меньше в театре, которые снимают потрясающие фильмы, близкие к шедевру, но в них злость и нет прощения. А хочется видеть произведения, где остается надежда.
— Конечно, тем более надежда — это не обязательно какой-то сладкий финал. Надежда же может быть и скрытой, даже когда ситуация безвыходная: край и все. Но, может быть, взглянув на свою жизнь со стороны, ты попытаешься что-то изменить в себе и вокруг. Это вопрос не только сюжетной линии в кино или в театре. Даже если не нашли выход, вы хотя бы пытаетесь его найти.
— Люди, как мне кажется, не пошли путем новой искренности, но вы продолжаете в них верить и проповедовать эту новую искренность?
— Как говорил великий путешественник Фернан Магеллан, путешествовать необходимо, выжить — не обязательно. Поэтому процесс здесь гораздо важнее результата. Если даже в зале будет 10 человек из 600, которые верят, значит, вы это не зря делаете. Как говорится, вода камень точит.
Сегодня время, постепенно приходящее в пассионарность. Мы достаточно долго находились в некой стагнации. Знаете, есть замечательная теория Льва Гумилева об этногенезе, когда существуют пласты истории, непассионарные и пассионарные. Мне кажется, достаточно долго в 2000-х годах мир существовал в непассионарности, погрязнув в потреблении и развлечениях, и сейчас он невольно сходит с ума.
Когда персонаж находится в крайних обстоятельствах, он проявляется как личность. И сейчас мы все проявляемся как личности в той или иной степени, и в отрицательном, и в положительном плане. Пассионарность будет создавать и таланты, и новых людей, которые попытаются изменить мир. Поэтому моя надежда на молодых, которые примут эстафетную палочку.
— А вы верите в молодых?
— Я абсолютно верю в молодых, мало того, когда я пришел к руководству театром, верил гораздо меньше. Я очень скептически относился к поколению современному, но, просмотрев в театр больше тысячи человек, прежде чем набрать 35–40, я убедился, что не прав, потому что они очень интересно мыслят, они совсем другие, даже меня посрамили в моем скептицизме и излишней рациональности по отношению к ним.
Ребята молодые работают два с половиной года и строят со мной новый театр, они очень много мне дают и своей энергией, и верой и в меня, и в то, что мы делаем.
— Когда вы только пришли в Театр имени Гоголя, вы сказали, что понадобится года три, чтобы построить театр, притом вы отмечали, что не строите новый, а восстанавливаете тот, который был, встраиваясь в современность… Что сейчас со стройкой?
— Я прежде всего говорил, что не возвращаюсь ни в коем случае к прежнему Театру имени Гоголя. В отличие от таких театров, как МХАТ, Малый, даже Ленком, Театр на Таганке, где в определенной степени сложились традиции, пусть и новые, которые можно передать от поколения к поколению, в Театре имени Гоголя никогда не было традиций. Каждый раз, когда сюда приходил новый режиссер за эти 100 лет, он создавал свой новый театр, поэтому возвращаться не к чему.
Я как раз пытаюсь делать совсем новый театр. Получается, что у нас Театр имени Гоголя — старый новый театр. С одной стороны, ему 100 лет, с другой — как моя студия: мои 40 новых артистов, которых я, на мой взгляд, неплохо соединил с оставшимися от прежних версий театра: и «Гоголь-центра», и театра Яшина, и театра Голубовского. Эти разные поколения сейчас в мире и радости существуют в творчестве.
Самая сложная задача в построении театра не только репертуар и репертуарная политика, но и создание своего нового зрителя. Мучительный процесс, потому что мы и не старый Театр имени Гоголя, и не театр, который пытается быть одним из многих, заполняя залы с помощью комедий и медийных артистов. Я хотел выстроить новую репертуарную политику, новый театр, новое направление, о чем в своем манифесте и говорил. Путь оказался сложный, но у меня не было иллюзий.
Сейчас мы прочно встали на ноги: с декабря 2022 года вышло 15 премьер. И я даже не верю, что так получилось, но о нас стали реально много писать. Хотя вначале, на фоне достаточно серьезного противостояния с прежними зрителями «Гоголь-центра», был очень сложный процесс. Потому что они создали свой театр, который закрылся. Мы не имели никакого отношения к его закрытию. Нам дали практически только здание, и мы стали созидать свой театр. Мы можем говорить, что угодно, но был один зритель, а сейчас нужно формировать другого.
— Это сложная роль, когда вы несете ответственность, все определяете, она давит или наоборот?
— Мне очень нравится процесс. Если бы у меня была возможность, я давал бы ставить исключительно людям молодым. Поэтому мы, с одной стороны, рискуем на малой сцене постоянно, и, слава богу, у нас нет провальных проектов — все удачные. Но большая сцена — как соединить и молодое поколение, и среднее, и старшее? На малой сцене я могу свободно экспериментировать с молодыми выпускниками, режиссерами или артистами, которые могут предложить мне что-то интересное, а я даю им возможность пробовать себя.
На большой сцене мне нужно, чтобы у меня были крепкие режиссеры, которые могут сделать тот спектакль, который гарантированно будет пользоваться зрительским успехом, и это не может быть просто удачная комедия с интересным артистом в главной роли.
В идеале я бы хотел заниматься только экспериментом и постоянно искать новые формы. Баланс, наверное, самая непростая вещь в выстраивании зрительского интереса. С одной стороны, новый зритель, а с другой — не бросать того, который ходил раньше, может быть, и в «Гоголь-центр», и в театр Яшина. Путь пока еще собирательный, но мне хотелось бы, чтобы у нас был совсем свой зритель, который ходил бы конкретно в новый Театр имени Гоголя. Возможно, амбициозная задача, но я вам говорю о мечте.
— Как вы трансформируетесь и меняетесь как режиссер, когда входите в тот или иной театр, который не наследует предыдущую версию, а живет в традиции?
— Я действительно погулял по московским театрам, как кот, который гулял сам по себе, до того момента, когда стал худруком. Да, в каждом театре своя атмосфера, свой способ существования. Например, Малый театр — отдельная история, как государство в государстве. Там свои правила, очень непростой театр, но замечательная труппа, готовая в определенной степени к экспериментам. И то, что я делал там, — и «Село Степанчиково и его обитатели», и «Король Лир» — не были традиционными спектаклями Малого театра.
— Кто больше в кого встраивается: вы в театр или театр в вас?
— Я стараюсь все равно делать то, что делаю. Другой вопрос, что есть театры, в которых я могу позволить себе больше. Легче мне существовать было во МХАТе или же в Ленкоме, потому что там вы можете делать любой театр. Во МХАТе — практически любой, при Олеге Павловиче Табакове было все, всеядный театр, и в этом его преимущество. Такой гигантский завод, куда приглашали всех интересных режиссеров. И Олег Павлович дал путь многим.
В Российском академическом молодежном театре Алексей Бородин тоже позволял нам делать самые разные вещи. Мои первые спектакли — там. А вот в Ленкоме зритель непростой. Он тоже привык к такому способу существования, когда чуть больше серьеза, трагичности, сложности повествования. Но всегда интересно пробовать, приносить свое, несвойственное этому театру.
— В большинстве спектаклей персонажи имеют дуальную природу: они могут быть и плохими, и хорошими. Но тем не менее у вас появляются герои, например, с крыльями. Вам персонажи с крыльями или антикрыльями нужны для чего? Чтобы подсветить всех нас, остальных дуальных?
— Совершенно верно. Моя самая главная тема — этот внутренний конфликт, борьба между нашими внутренними бесами и светом, который в нас. Безусловно, мы дуальны бесконечно, в нас тьмы — масса, и я сам борюсь с этой тьмой, и с помощью спектакля в том числе. Я рассказываю точно так же о том, что происходит во мне: как иногда сложно сражаться с мучительным искушением, которое бесконечно внутри вас, — искушением гордыни и славы, и об одержимости какими-то идеями. Да, я могу перечислять все грехи, в которых вы купаетесь каждый день. И когда у кого-то вырастают крылья, я смотрю на него как на существо, как на человека, который попытался хоть на два вершка от земли подняться над нашим безумным и иногда скотским миром.
— И проявленные дьяволы — это о том, как вы однажды сказали: самое страшное, что с нами случилось, когда дьявол убедил нас всех, что его нет. И поэтому его тоже надо показывать?
— Конечно, вы должны знать тьму, чтобы понимать, как отталкиваться и идти к свету. Если вы не изучили тьму как режиссер и художник, вам не о чем рассказывать, потому что положительный персонаж по сути своей неинтересен: в нем нет конфликта, а значит, нет драматургии. Вам не на чем двигаться, у вас нет топлива.
«Культура Москвы»: гид по ярким событиям столицы
Оперативно узнавайте главные новости в официальном телеграм-канале города Москвы.
