Андрей Кайдановский: Московского зрителя я не буду жалеть

Танец и драматическая игра, оригинальная трактовка известных басен XVII и XIX веков, любимая в Японии электронная музыка happy hardcore, песня «Журчат ручьи» из культового фильма 1950-х «Весна» и латиноамериканские композиции: Театр на Таганке готовит сюрприз, который станет событием не только для зрителей, но и для труппы.

Пластический спектакль «Басня» — вторая российская работа Андрея Кайдановского, лауреата Национальной немецкой танцевальной премии — 2016 в категории «Будущее», обладателя приза Международного берлинского фестиваля Tanzolymp «Лучший танцовщик и хореограф», солиста балетной труппы Венской оперы. Его первый проект в России — спектакль «Чай или кофе?» на сцене Московского музыкального театра имени К.С. Станиславского и Вл.И. Немировича-Данченко — попал в шорт-лист фестиваля «Золотая маска» в номинациях «Лучший спектакль современного танца» и «Лучший хореограф». Свою новую работу он представит 2 декабря.

Мне самому очень интересно и хотелось поучиться

— Как получилось, что вы ставите пластический спектакль в драматическом театре? Это ведь эксперимент не только для вас, но и для труппы…

— Все началось с моего спектакля «Чай или кофе?». Я показал его на «Золотой маске», и Ирина Апексимова, директор Театре на Таганке, пригласила меня и на его сцене сделать что-нибудь в качестве эксперимента. Естественно, я согласился. Для этого я здесь, потому что мне самому очень интересно и хотелось поучиться. Может быть, в плане техники драматические актеры не на уровне профессионалов, зато у них есть навыки, которыми не обладают профессиональные танцоры.

— По какому принципу подбирали актеров? Насколько быстро они вошли в роли и освоили хореографию?

— Около года назад я пришел на один из спектаклей, чтобы понять, какой у кого потенциал. Попробовали подвигаться. Я показал несколько движений, и каждый попытался их повторить. Прежде всего, обращал внимание на отношение к собственному телу, готовность раскрыться, демонстрировать преимущества и недостатки. В итоге остановил выбор на тех, у кого это лучше получилось, кто не боится учиться и показывать, что чего-то не умеет.

Перед тем как мы начали работать, в августе я был в Москве две недели. За это время я попытался понять, в какую сторону двигаться, собрать сюжет вокруг актеров, подобрать под них героев. Какой-то материал мы подготовили уже по ходу наших проб.

— То есть отсутствие специальной подготовки не смутило?

— Знаете, нет. Мне интересно, им, я надеюсь, тоже. Мы очень быстро друг друга поняли. Что еще удивительнее — особенно в плане хореографии. Они быстро все схватывают, намного быстрее, чем когда мы делаем какие-то более театральные фрагменты.

У меня три молодых актера. Они настолько талантливы, что я ставлю им очень сложную хореографию, которую предложил бы артистам балета, и не делаю никаких поблажек. Когда летом мы только приступили к репетициям, у них уже на третий день все болело. Нужно было набрать форму, чтобы подготовиться к следующему этапу, и результат меня устраивает.

— Самим актерам нравится такой эксперимент?

— Надеюсь, что да.

Не для того мы делаем этот эксперимент, чтобы сделать все правильно

— Ориентировались ли в ходе постановки на опыт других режиссеров?

— Нет. Мне кажется, меня звали, чтобы я попытался соединить театр и танец так, как это видится мне. Все-таки я не театральный режиссер, да никому и не надо, чтобы я кого-то повторял.

— Сначала вы ставили сказки, теперь басни. С чем связан такой интерес?

— «Гадкого утенка» мне хотелось поставить, другой спектакль, «Жар-птицу», я делал по заказу. У меня не было этого в планах, я в принципе не считаю правильным кого-то в гробу переворачивать.

— Басни Крылова и тем более Лафонтена — тоже произведения не самые новые.

— Этот жанр позволяет экспериментировать. У нас соединяются два мира — мир танца и мир, который я тоже очень люблю и который хочу перенести в танец, — театр. Когда появилась такая возможность, я начал думать, где они могли бы встретиться, чтобы не перетягивать баланс в ту или иную сторону, чтобы я мог чему-то научить драматических актеров и чтобы они могли чему-то научить меня.

Сначала я собирался взяться за балет, но он ставил нас в довольно узкие рамки. Брать какую-то пьесу я, честно говоря, не рискнул, потому что тогда нарушился бы баланс. И я подумал о баснях. Такая идея возникала у меня и раньше, она не была связана с этим проектом. Мне показалось, что это универсальная вещь: басни все знают и в то же время у нас огромная свобода действий в плане подачи.

Предлагаю прийти на спектакль готовыми ко всему

— А какие басни взяли за основу?

— У меня не было задачи показывать какие-то определенные басни. Думаю, что это, в принципе, никому и не надо. В театре обычно рассказывают истории, а мне хотелось показать эти истории с помощью танца и сделать их более абстрактными. Не для того мы делаем этот эксперимент, чтобы сделать все правильно и то же, что делают остальные.

У нас семь героев, с их помощью мы ходим вокруг да около басен. Например, текст про старого льва просто читается, а какие-то басни показываем. Есть герои из «Квартета». Но я не буду раскрывать подробности. Хочется дать публике свободу мысли, потому что у нас очень много разных смыслов. Я предлагаю прийти на спектакль готовыми ко всему, это самый правильный подход.

— Но сюжет ведь все равно есть?

— Конечно, есть, но не в классическом понимании. Вот, например, балетные либретто: сюжета как такового, именно развития действия в них не так много. Но зритель все равно испытывает эмоции и сопереживает. Мне, наверное, это и хотелось бы перенести в драматический театр: добавить красок, показать героев, их истории, а не пересказывать сами басни.

Старый лев в какой-то момент начинает рассуждать о морали — то есть говорит то, ради чего и создавалась басня. Он спрашивает себя, почему оказался в некой ситуации. И здесь мы возвращаемся к началу, чтобы в этом разобраться. Такова основа истории. Этот своеобразный реверсивный принцип дал нам много свободы, чтобы подробнее показать разное время, характеры, настроения и отношения. И чем дальше к началу мы возвращаемся, тем больше появляется танцев, тем герои моложе и абстрактнее. Есть, например, фрагмент, в котором мы используем маски.

Изначально я хотел сделать крен в сторону перформанса, но после первой репетиции понял, что это невозможно в силу того, что актеры больше тяготеют к конкретике. Мы сделали упор на танце и их актерской силе. Получается ярко и интересно.

Нам хотелось как можно больше красок

— Текст ведь тоже оригинальный? Кто автор?

— Идея моя, реализовать ее мне помогал мой драматург. Мы с ним всегда вначале обсуждаем концепт. Я ему рассказываю замысел, а он, так сказать, фильтрует мой поток сознания. Когда ему не очень понятно, о чем я говорю, отправляет меня домой, а недели через две или три я возвращаюсь с более сжатым количеством идей и более детальной концепцией. Потом он собирает все воедино и пишет текст.

— Какая будет музыка?

— У нас очень много всего — от композиций Дмитрия Чеглакова (виолончелист, композитор, перформер. — Прим. Mos.ru) до японской электронной музыки happy hardcore. Еще, например, «Журчат ручьи» из фильма «Весна», латиноамериканские мелодии. Хотелось как можно больше красок, максимально выразить атмосферу каждого момента, поэтому звучит разная музыка, и очень яркая. Главное требование было — чтобы она отражала характер и ситуации и мы ни в чем себе не отказывали.

Самое позднее после третьей минуты зрители поймут, что «Басня» не имеет ничего общего с классической постановкой. Я думаю, скучно не будет. Особенно в этом случае, где много героев и сам спектакль состоит из нескольких мелких эпизодов, каждый из которых по-своему оригинален. Очень надеюсь, что зрители испытают очень разные эмоции, что они почувствуют все грани, которые мы пытаемся показать.

— В этой постановке актеры еще и поют?

— Только один персонаж — Соловей. Другие пробуют, конечно.

Судить строго нечестно по отношению к героям

— У вас специфическое отношение к морали в басне. В одном интервью вы говорили, что мораль не работает, когда нужна помощь. То есть вы в принципе против морали?

— Мораль — это то, что басни объединяет, чем заканчивается история героев. Причем мы не знаем, чем она начинается, не видим причинно-следственную связь. Мы просматриваем маленький отрезок из жизни персонажа и делаем из него вывод в виде нравоучения. Я решил, что интересно вернуться назад, задуматься, что могло происходить с героем раньше, почему так случилось. Кроме того, хотелось высказать разные мысли героев и соединить главные идеи из нескольких текстов.

В басне мораль действительно жестока. Она не помогает героям выйти из ситуации или решить проблему, а просто дает оценку: так надо делать, а так — нет. У нас мораль не очень жестокая. Я немного оправдываю героев, потому что прийти и сказать: «Ты это неправильно делаешь» — очень легко, особенно когда видишь только один (и очень маленький) кусочек истории. Это даже нечестно по отношению к героям, поэтому мы не судим их строго. И поэтому я ушел от конкретики — не хочется никого учить, навязывать кому-то свое мнение. Напротив, истории поданы так, чтобы каждый нашел там свое.

На премьере я вижу только ошибки

— Каковы ваши впечатления от работы в драматическом театре и от режиссерской работы в целом?

— Для меня танец — это язык, с помощью которого я доношу некие мысли. Спектакль, который ставишь сам, позволяет сделать это в полной мере.

Может быть, это неправильно, но я пытаюсь ловить кайф от самого процесса постановки. Наверное, это главное, почему я этим занимаюсь. И если мы свободны, делаем что хотим и считаем правильным, надеюсь, это состояние передается зрителю. Несравнимые ощущения. Когда работа заканчивается, я отдаю своего «ребенка» — и дальше он в других руках.

— Вы действующий танцор. Как совмещаете работу в балете с собственными проектами?

— Сложно, но получается. С одной стороны, это мешает, с другой, наоборот, помогает, позволяет получить новый опыт. И когда я, как танцовщик, работаю с хореографами, мне удается намного быстрее их понять.

— Бывает, что на премьере открывается что-то новое или что-то хочется переделать?

— На премьере я вижу только ошибки. И это происходит очень долго. Но картина уже нарисована так, какой она виделась в конкретное время. Если что-то хочешь изменить — делай новую.

В европейском театре начинают “с облаков” 

— Насколько вам интересно работать в России? Велика ли разница в организации работы здесь и за рубежом?

— Интересно, причем очень. Я отвечал на этот вопрос, когда в первый раз ставил в Москве. В европейском театре мы начинаем процесс немного «с облаков», когда нет никакой конкретики. Потом мы находим форму, чтобы передать идеи. В России, мне показалось, все наоборот. Мне надо было изменить подход и начать практически с кухни, с очень конкретных вещей, все объяснять и показывать, как и что делать. Только потом мы «полетели в облака».

В любом другом месте я, наверное, работал бы по-другому. Может быть, у нас получилось бы сделать что-то больше похожее на перформанс, может быть, больше экспериментировали бы, немного убрали конкретику, добавили еще больше красок.

— Есть ли в планах очередные постановки и где?

— Куда позовут, туда и поеду. Главное, чтобы время было.

Публика готова к “ломанию стен”

— Отличается московская публика от европейской? Каким видите своего зрителя?

— Нет, публика везде одинакова. Вообще мир искусства очень глобальный, я не делил бы по странам, здесь нет границ.

Когда-то я играл на барабанах в одной хард-рок-группе. Сейчас у нас нет времени вместе играть, но с этими музыкантами мы очень дружим, часто встречаемся, хотя эти люди совершенно из другого мира. Каждый раз, когда я делаю вещь, думаю, что это нужно сделать так, чтобы их тоже зацепило, чтобы это не было для определенной публики и в каких-то рамках.

— Да, но классика жива, и у нее есть свои почитатели…

— Конечно, музей нужен обязательно. Это история, и ее нужно сохранять. Но, наверное, настало время, когда традиционный театр поднадоел. Искусство — как технологии, оно должно идти дальше, развиваться. Традиции — это музей, а музей — это уже не креативное, не то, что надо двигать дальше.

— Московский театр — еще не совсем музей?

— Меня пригласили ставить спектакль. Думаю, это очень смелое решение. Мне нравится, что театры принимают такие решения, иначе мы никуда не двинемся.

— Какие впечатления были от первой работы на московской площадке?

— С «Чай или кофе?» мы ездили в Лондон, там у нас был большой успех у зрителей. И в Москве спектакль восприняли очень хорошо. Меня это порадовало, потому что это не совсем стандартный балет, я бы так сказал. Но публика готова к «ломанию стен» и экспериментам. Так что я решил показать наши идеи на все сто. Со стороны публики чувствуется большой интерес, и это очень мотивирует. Мне кажется, московский зритель готов к любым экспериментам, поэтому я не буду его жалеть.